Неточные совпадения
Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные
золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий,
карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких.
Игра совершалась по-прежнему в самом торжественном молчании. Иван Яковлич держал банк, уверенными движениями бросая
карты направо и налево. «Московский барин» равнодушно следил за его руками. У него убивали
карту за
картой. Около Ивана Яковлича, на зеленом столе, кучки
золота и кредиток все увеличивались.
Но никто на них не обратил внимания. Поздние игроки, как всегда, очень зарвались. Игра шла очень крупная. Метал Александр Степанович Саркизов (Саркуша), богатый человек и умелый игрок, хладнокровный и обстоятельный. Он бил
карту за
картой и загребал
золото и кредитки.
На железной кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с
золотым красным огромным ярлыком,
золотые часы с изображением Петра I, два
золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые
карты, и пустые и полные бутылки портера под кроватью.
— В самом деле, бедный! Как это достает тебя? Какой страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником! Как же, ведь это отвлекает от виста! Мужчины, мужчины! Если есть хороший обед, лафит за
золотой печатью да
карты — и все тут; ни до кого и дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать — так и счастливы.
Поставив подле себя
золотую табакерку с портретом Александра I, Воронцов разодрал атласные
карты и хотел разостлать их, когда вошел камердинер, итальянец Джовани, с письмом на серебряном подносе.
Софья Николавна встала с живостью, взяла с подноса и поднесла свекру кусок аглицкого тончайшего сукна и камзол из серебряного глазета, [Глазет — сорт парчи с вытканными на ней
золотыми или серебряными узорами.] весь богато расшитый по
карте [Шитье по
карте значило, вероятно значит и теперь, что узоры рисовались на
карте, потом вырезывались, наклеивались на материю и вышивались
золотом.
Трясущейся рукой Тоббоган выложил каре и посмотрел на меня, ослепленный удачей. Каково было бы ему видеть моих червей! Я бросил
карты вверх крапом и подвинул ему горсть
золотых монет.
На
картах золото насыпано горой...
Идет время, всё ускоряя свой торопливый, мелкий шаг,
золотыми пылинками в красном луче солнца мелькают во времени люди. Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а порою, закусив губу, смотрит на дочь, как игрок на другого, стараясь догадаться, каковы его
карты…
Вернулся мой путешествующий по
карте палец из Рыбинска в Ярославль. Вспомнились ужасы белильного завода… Мысленно проехал по Волге до Каспия… В дербентские и задонские степи ткнулся, а мысль вернулась в Казань. Опять вспомнился арест, взломанная решетка, побег. И злые глаза допрашивавшего седого жандармского полковника, глядевшие на меня через
золотое пенсне над черными бровями… Жутко стало, а в этот момент скрипнула дверь, и я даже вздрогнул.
Обыскали мертвого, но ничего свидетельствующего о личности не нашли: кожаный потертый портсигар с одной сломанной папиросой, старую, порванную на сгибах
карту уезда и кусок бинта для перевязки — может быть, и Жегулев, а может, и не он. В десятке шагов от землянки набрели на
золотые, старые с репетицией часы, но выбросил ли их этот или, убегая, обронил другой, более настоящий Сашка Жегулев, решить не могли.
— У вас нет водки? — громко спросил я. Она не ответила, раскладывая по столу
карты. Человек, которого я привел, сидел на стуле, низко наклонив голову, свесив вдоль туловища красные руки. Я положил его на диван и стал раздевать, ничего не понимая, живя как во сне. Стена предо мною над диваном была сплошь покрыта фотографиями, среди них тускло светился
золотой венок в белых бантах ленты, на конце ее
золотыми буквами было напечатано...
Красавицы сидели за столом,
Раскладывая
карты, и гадали
О будущем. И ум их видел в нем
Надежды (то, что мы и все видали).
Свеча горела трепетным огнем,
И часто, вспыхнув, луч ее мгновенный
Вдруг обливал и потолок и стены.
В углу переднем фольга образов
Тогда меняла тысячу цветов,
И верба, наклоненная над ними,
Блистала вдруг листами
золотыми.
Очень рад.
Я стану говорить короче.
Дольчини, ты и Штраль, товарищ твой,
Играли вы до поздней ночи,
Я рано убрался домой,
Когда я уходил, во взорах итальянца
Блистала радость; на его щеках
Безжизненных играл огонь румянца…
Колода
карт тряслась в его руках,
И
золото пред ним катилось — вы же оба
Казались тенями, восставшими из гроба.
Ты это помнишь ли?..
— Играете в
карты, бросаете
золото и недавно за вашим столом чуть не произошло убийство?
Главною причиною растройства денежных дел семейства князей Гариных, кроме стоящей баснословно-дорого придворно-светской жизни, был сам князь Василий, ведший большую игру в
карты и на бирже, первую несчастливо, а последнюю неумело, как неумело вел дела и по имениям, которые ему приносили чуть не убыток, а для управляющих были
золотыми днами.
Кроме того, императрица приказала выбить в честь Потемкина три
золотые медали с его изображением в виде героя, увенчанного лаврами. На обороте одной медали была представлена
карта Крыма, на другой — план Очакова и на третьей — Бендеры.
Между тем глаза его разгорались более и более, перебегая от
карт банкомета и понтеров на пачки кредиток и особенно на кучку
золота, игравшего своими искрометными лучами. Давно отрекся он от
карт, погубивших его, и твердо держался обета — не прикасаться к ним, словно к огню. Однако ж, какая-то невидимая сила притягивала его к столу, он к нему подошел.
Девятая группа изображала «мотовство и бедность». На знаке виден был опрокинутый рог изобилия, из которого сыпалось
золото; по сторонам курился фимиам. Надпись гласила: «Беспечность о добре». Хор шел в платьях, обшитых
картами, шли
карты всех мастей, за ними следовала слепая Фортуна, затем счастливые и несчастные игроки. Брели и нищие с котомками.
Изумленные игроки переглянулись. Тот, кто не умел брать
карты в руки, преобразился в искусного и отважного карточного бойца. Сам банкомет, хотя и испытанный в боях подобного рода, внутренне признал его за опасного противника, но не обнаружив и тени смущения, спросил его, «какими деньгами желает он получить выигрыш, кредитками или
золотом».
Подарки состояли из прекрасной работы футляра для
карт, севрской ярко-синей чашки с крышкой и с изображениями пастушек, и из
золотой табакерки с портретом графа, который Пьер заказывал в Петербурге миниатюристу.